Приключения студентов [Том I] - Сергей Минцлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это у него от излишней чувствительности, синьори- та!.. — ответил за него Бонавентури. — Очень растрогался вчера на проводах товарища!
Подмастерья тихо зафыркали.
— Надеюсь, что ничего более худого с вами не произошло?.. — сказала Габриэль. — Я принесла кольцо, которое хочу переделать… — она обратилась к хозяину и взяла сумочку, висевшую у нее сбоку. — Рассмотрите, пожалуйста, где бы можно было укрепить на нем наш герб?
Бонавентури подошел к самому окну и погрузился в соображения; Габриэль стала между ним и Яном, и Ян почувствовал напоминательный толчок; не поворачивая головы, он метнул глазами влево и вправо, и записка мгновенно переместилась в руку Габриэль.
Ювелир с увлечением принялся объяснять, что возможно сделать с драгоценностью; Габриэль согласилась со всеми его предложениями, оставила кольцо и расплатилась.
— Мерси!.. — с особым чувством произнесла она, простившись с Бонавентури и уходя из мастерской; Ян перехватил ее признательный взгляд, устремившийся на мгновенье на него, и понял, что это слово относилось исключительно к нему. Опять краска покрыла его щеки.
— Слышал, что я говорил? — обратился к нему Бонавентури, вернувшись с улицы, куда он проводил обеих дам.
— Слышал… — отозвался Ян.
— Так вот, держи — поручаю кольцо тебе!.. Смотри, не ударь лицом в грязь, да сделай мне сперва рисунок!
День прошел для молодого подмастерья, как в тумане: в душе его пели соловьи и в ушах все время звучало «мерси».
Падающих башен в Болонье было две. Они стояли на небольшой площади и были никем не обитаемы; на верхах их росла трава и кусты. Ходило предание, что за триста лет до описываемого времени черт выстроил их в одну ночь для заложившего ему душу рыцаря. Рыцарь в конце концов покаялся и, когда в условленное время черт явился за ним — обе башни оказались наполненными канониками, служившими мессы и сатана не мог проникнуть вовнутрь. Разыгралась страшная гроза и буря, и черт, видя, что добыча его ускользает, ухватил при блеске молнии башню за угол и хотел опрокинуть ее; она накренилась и черт заметил, что его жертвы в ней нет; он в бешенстве кинулся на другую; к счастью, в эту минуту запел петух и нечистая сила стремглав бросилась врассыпную. Рыцарь поступил в монастырь, а дьявольские постройки остались заброшенными и по ночам, случалось, люди видели в них огонь и слышали хохот и пение.
Около башен стояла городская виселица и понятно, что ни одна живая душа не показывалась ночью на этом страшном пустыре, поросшем бурьяном.
Как чуть не сплошь все в те времена, Луиджи хорохорился днем и трусил ночью; поэтому, чем ближе надвигались сумерки, тем все неспокойнее становилось у него на душе и он несколько раз выругал себя самым забористым образом за то, что ввязался в совершенно непонятную историю, могшую помимо страхов еще неблагоприятно отозваться и на его шее. Вечер наступил темный и бурный; барабанил дождь, время было пускаться в путь. Луиджи ощупал, на месте ли амулет, всегда висевший у него на шее, прицепил к боку стилет, набожно перекрестился несколько раз и вышел на улицу; сразу охватило дождем и ветром.
Луиджи закутался плотнее в плащ и зашагал в глубь города. Два раза впереди показывался движущийся свет и Луиджи прижимался к стене и застывал или же прятался за угол — проходили с фонарями сбиры или запоздавшие гуляки: встреча с теми и с другими была небезопасна.
На краю площади с падающими башнями Луиджи остановился; по спине его потек холодок.
— Ну куда ты, свинья, полез?!.. — тоскливо думал он; перед глазами у него встала траттория, полная тепла и света, с компанией собутыльников у камина. Он хотел повернуть назад, но преодолел себя, стиснул зубы и пустился по проклятому месту. Через десяток–другой шагов он наткнулся на какой–то столб — перед ним была виселица; он шарахнулся в сторону и завидел едва распознававшуюся во тьме склоненную башню.
— Кто идет?.. — негромко окликнул оттуда голос.
— Свой!.. — отозвался Луиджи.
— Кто свой?..
— Сокол!..
Около неаполитанца выросла черная фигура.
— Во вторую башню!.. — шепнула она.
Вид живого существа подбодрил Луиджи; у входа в башню у него опять спросили пароль; дверь отворилась и снова захлопнулась за ним.
Странная картина представилась глазам Луиджи: тесное помещение было наполнено людьми в черных плащах, но ни лиц, ни фигур их нельзя было различить в темноте; видны были только ноги да пол, выстланный неровными плитами; у стены стояли несколько лопат, лом и два фонаря с закутанными в тряпки верхними половинами; благодаря этому свет, словно туман, стлался только понизу.
Появились еще несколько человек; высокий, с бархатной полумаской на лице, пересчитал собравшихся и двое людей взялись за лопаты и быстро раскопали небольшую груду мусора у левой стены. Обнажилась каменная плита с ржавым железным кольцом: ее подняли и Луиджи увидал лестницу, ведшую куда то в глубину земли.
— Вы на всякий случай здесь останьтесь!.. — распорядился высокий и отделил четырех человек со шпагами. — Двое наружи караульте и двое здесь.
— За дело, друзья!
Голос его показался неаполитанцу знакомым.
Под плащами у некоторых оказались еще фонари и свет сразу наполнил древнюю башню; ломы и лопаты были разобраны и черное шествие стало исчезать под землею.
Луиджи, на всякий случай пристроившийся к самому концу его, очутился в узком коридоре с низко нависшим сводом; несколько дальше проход расширялся; справа и слева стали зиять впадины; их освещали фонарями и открывались пустыни комнат разных размеров; в некоторых находились изъеденные временем столы и лавки. У одной из камер шедшие столпились и остановились; несколько фонарей сразу осветили ее: у стен сидели и лежали в разных позах восемь скелетов, прикованных цепями за шею либо за пояс. Один стоял с высоко над головой подтянутыми руками. В обширной могиле царила тишина.
Луиджи и его спутники перекрестились и заспешили дальше, уже не засматривая в тайны земли.
Отставать от товарищей и оказаться одному среди мертвецов, вот–вот могущих выглянуть из своих нор, было страшней, чем иметь какое угодно дело с живыми, и Луиджи, подгоняемый страхом, очутился впереди всех, рядом с высоким человеком в маске.
— Что, руки уже чешутся?.. — снисходительно–ласково проговорил последний.
Луиджи угадал в нем Маркони.
— Люблю быть впереди, синьор!.. — стараясь не очень лязгать зубами, ответил неаполитанец.
Маркони жестом руки остановил своих сообщников: путь им преградила кирпичная стена.
— Епископская тюрьма!.. — вполголоса проговорил он, указывая на стену. — Над нами дворец его!